Про актёров и спектакли

ОГОНЬ, ВОДА, ЕДКИЙ ЗАПАХ ДЫМА И АТМОСФЕРА СТУДИИ (13)

В предыдущей статье я рассказал о своей первой студии 1968 года. Эта студия дорога мне до сих пор. Особая атмосфера студийности…, не знаю, окрыляет, что ли. И кажется, что ничего не слабо, всё по плечу, любые горы можно своротить таким коллективом. Не только кажется, а так и есть.

О другой студии Молодёжного театра, родившейся в 1974 году, я тоже писал ранее. Её первые же спектакли вошли в цикл «Память», за который театр был награждён премией Ленинского комсомола. Этот удивительный коллектив сохранял атмосферу студии многие годы потом, когда сам уже стал основным составом театра.

Сумасшедшие поездки спектакля «Мозаика», описанные в рубрике гастроли (статьи 2-7), оказались возможны и успешны только, благодаря дружному коллективу. Коллективу, где каждый очень ответственно относился к своим обязанностям, серьёзно к спектаклю, доброжелательно и бережно друг к другу. Актёры сумели надолго сохранить то лучшее, что взяли они из студии.

Свидетельством тому и следующая история, произошедшая за две недели до премьеры спектакля «Мозаика».

Тогда в клубе фабрики им. Балашова случился пожар.

Я помню этот день, четверг 9 февраля 1978 года, поминутно. Хроника.

8.30. Прихожу на работу в свой НИИ. 8.45. Телефонный звонок: Слава Лычёв, рассказывает невероятное. Ему только что позвонила Ира Махова. Она узнала, что вокруг нашего клуба пожарные машины. Из окон — по описанию как раз театральных — валит дым.

Ясно, что произошло нечто ужасное. Регина Михайловна в командировке в Москве. Нужно действовать самим. Договорились со Славой, что он сейчас же начнёт обзванивать всех наших и по цепочке собирать тех, у кого нет телефонов. А я вызываю такси и еду в клуб.

9.55. По пути заезжаю в химинститут, где работал Володя Баранников. В комнате Володи нет. Оставляю записку, сам прыгаю в такси: «Поехали!».

10.05. Машину останавливают на дальних подступах к клубу. Милиция: «Проезд закрыт. Пожар!» …. Мимо сотен (или тысяч!) пожарных машин перемещаюсь на одном чувстве ответственности. Тысячи (или миллионы!) разнокалиберных шлангов и рукавов торчат изо всех окон клуба. Снуют пожарные. Рокочет какая-то, вероятно, помпа, командует какой-то, очевидно, командир. Едкий запах дыма.

Мало что соображая, поднимаюсь сквозь дым.  Чем выше, тем дым гуще и ядовитее. В фойе темно. Дым-дымища! Вчера ещё белоснежные стены черным-черны от копоти. Силуэты, призраки снуют по липкой, мокрой, грязнущей территории Молодёжного театра. Вплываю в комнаты завхоза.

— Что это, Валя?

— Пожар, не видишь! Ещё скажи спасибо, что не мы, а нас подожгли. У соседей снизу промасленная спецодежда самовозгорелась, видать.

10.25. Мы с Валентиной в мастерской. Балансируя, по бревну миновали чёрный провал в полу, куда теперь направляли свои пенные струи пожарные.

Жара, дым, пар, кругом противная мыльная пена, грязь, копоть, сажа, угли. Проломанный в нескольких местах, ещё тлеющий пол….

Открываем двери гримировочных.

То, что вчера ещё было нашими костюмами, валяется мокрой грязной кучей в пенной луже. Сломаны столы, опрокинута вешалка. Вспучилось и облупилось всё, способное вспучиться и облупиться.

В мастерской почерневшие останки станков, декораций, рекламных щитов. В заводской упаковке новейшая софа «Ладога». Предсмертно подрагивают пружины.

Там, куда не добрался огонь, жара и копоть сделали своё дело. Всё, что было им доступно – пожелтело, порыжело, почернело. На стеллажах замерли электроосветительные приборы: «пистолеты», «бебики», прожектора. Краска на них вздулась. Удивление застыло во множестве линз, большей частью лопнувших. Это мёртвое царство наводит ужас.

В клубе полно лишнего народу. Кроме пожарных тут ещё десяток человек с фабрики, присланных на помощь.

10.35. Появился Володя Баранников. Он примчался на такси следом за мной. Растерянно озирает руины.

10.40. Влетел простуженный Лычёв. Знакомится с ситуацией.

Едва различимая в дыму, мимо нас плывёт штука чёрного бархата из Валентининого склада. Валентина звереет: «Куда-а-а!» — выхватывает бархат из чьих-то хитрых рук. Первое дело, которое мы сразу же себе находим, — распределяем посты и становимся охранять имущество. Нас трое и завхоз. Бдим.

11.10. Все участники «Мозаики» в клубе. Приступаем к эвакуации склада. Из дыма, жара, от недоброго взгляда. Наверх, в кабинет заведующего и музей.

12.30. Пожарные уже уехали, смотав свои рукава.

13.00. Зам. директора фабрики А. И. Долгов осматривает клуб, цокает языком:

— Да-а-а… Здорово!..

Чёрные-чёрные стены. Грязь. Мокрота. Кучи кое-как сложенного театрального барахла, спешно эвакуированного подальше от беды. Дым. Вонь. Разгром! Мы стоим, ждём, что скажет зам. директора по строительству. В глазах у всех один вопрос:

Что будет с «Мозаикой»?

— Анатолий Иванович, у нас скоро… через неделю… должна быть премьера. Можно срочно хотя бы стены побелить? — задаю главный вопрос.

— Э-э-э… — говорит Долгов, — какая неделя, что вы, как дети! Эти стены ещё отмыть надо! Это не забелишь, сразу проступит. А стены отмывать тут – о-го-го! Вон как въелось. Ещё вопрос: чем отмывать? Да и отмоется ли вообще?

— Мы сами отмоем.

— Валяйте, если у вас что выйдет…

Он уходит. Валентина выдаёт нам мыло, соду, тряпки. Мы пробуем начать отмывать стены. Ни с мылом, ни с содой не получается ровным счётом ничего. Въевшаяся чернота издевается над нами. Скинувшись, снаряжаем экспедицию в хозяйственный магазин за моющими средствами. Заодно и в продовольственный.

14.00. Когда пожарники отчалили, мы решили, что будем периодически заглядывать в мастерскую. На всякий случай: вдруг снова загорится. И загорелось! Причём сразу активно. Это счастье, что мы в клубе и начеку. Хватаем огнетушители. Ответственность берёт на себя Слава Лычёв. Опустошив два огнетушителя, он ликвидирует загорание.

14.30. Явились посланцы из магазинов. Они принесли образцы всех, какие были в продаже, паст и порошков для чистки посуды, ванн, унитазов, сковородок, а также хлеб, консервы и что-то ещё съестное. Все мы голодны, как волки, но первым делом принимаемся испытывать средства для чистки стен.

Только с одной из паст стало немного получаться:

после усиленного трения появился крохотный просвет, скорее серое, чем белое, пятнышко на чёрной поверхности. Проступила надежда! Теперь можно и перекусить.

15.00. Объединяем капиталы и посылаем гонцов за этой самой пастой. На все! А пока, окуная тряпки в единственную банку, распределив участки, начинаем реставрационные работы. Чернота поддаётся плохо. Рука отсохнет, прежде чем появится квадратный сантиметр белой поверхности. Но нас много, работаем мы весело. Мы знаем, что нужно делать, и знаем, что не уступим.

Особенно тяжело работать наверху. Стены высокие, приходится в неудобной позе долго торчать на лестнице и тереть, тереть, тереть. Часа через два в разных местах появилось несколько почти белых участков.

Это победа!

И хотя работы ещё много, мы знаем, что «Мозаика» будет спасена. Растерянность и отчаяние ушли в небытиё. Да были ли они? Мы шутим и трём, трём и напеваем, треплемся и трём, трём, трём…

Никто никуда не спешит, ни у кого нет более важных дел.

22.00. Пожалуй, на сегодня хватит. Продолжим завтра. Мы забираем домой свои мокрые и копчёные костюмы, чтобы попытаться привести их в порядок, и покидаем клуб, где ещё не до конца рассеялся дым, черно и грязно, но уже не так безнадёжно, как утром.

10 февраля. Пятница. 9 утра. Все снова в клубе. Почему-то никого не надо отпрашивать с работы, учёбы. Все освободились сами. Каждый в лицах рассказывает, как его вчера встретили дома, как домашние восклицали и ужасались. Все мы принесли домой такой сильный запах дыма, что не на шутку растревожили мирную жизнь в наших квартирах. Посмеялись. Взяли тряпки и за работу. Обедаем, чем бог послал. Расходимся поздно вечером. До завтра!

11 февраля. Суббота.  12 февраля. Воскресенье. Работы велись в том же духе.

С каждым часом случившееся утрачивало трагическую окраску. Работали весело. Только Саша Гориславский ходил мрачный со своим фотоаппаратом и ругался. Ведение фотохроники театра в те времена было поручено ему, но Саша никак не мог поймать ракурс. Ему всё света не хватало.

Но никто не вставал туда, куда не нужно было, не принимал фотогеничных поз. Получилось, что эта эпопея совсем не отражена в обширной фотолетописи театра. Вот теперь мне и приходится восполнять пробел этим рассказом.

Делаю это с удовольствием!

Будучи самым старшим и по возрасту, и по стажу работы в Молодёжном театре, я искренне радовался за более молодых коллег, сумевших сохранить настоящую студийность, тот самый дух студии на четвёртом уже году существования своего коллектива.

Языки чесали с необыкновенным энтузиазмом. Нашли зацепку обсмеять каждого, но обиженных не было. Весело было и радостно! Был коллектив, и этот коллектив всем нравился, и каждому страсть как хотелось сыграть этим коллективом «Мозаику» …

Лишь в воскресенье к вечеру мы поняли, что сделали всё возможное. Сероватые подтёки на белых стенах фойе ещё можно было различить, если приглядываться. Но что поделаешь, — легче стены до дыр протереть, чем свести эти въевшиеся следы недавнего бедствия. Да что там эти подтёки! В два счёта их можно забелить. Впрочем, и так вполне можно сдавать спектакль и играть премьеру.

22 февраля состоялась сдача спектакля «Мозаика», а потом началась его долгая жизнь. Мы сыграли его более 500 раз!

Студии у нас в театре создавались и до, и после этого. Но далеко не каждой студии сопутствовали такая атмосфера и такие успехи. Тем дороже мне воспоминания о студии-74, о моих друзьях, которые остаются таковыми и по сей день.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *