ИСТОКИ ВОИНСТВЕННОЙ ЧЕСТНОСТИ (2)

Передо мной старая школьная тетрадь, на обложке которой написано «Мои воспоминания». Это дед, когда ему стукнуло 82 года, принялся за своё жизнеописание, предназначенное, как указано в предисловии, внукам. Мне дороги эти воспоминания деда, любимого моего историка.

Моё детство, в особенности период с 10 до 17 лет, не отделимо от деда и его рассказов. Мы были близки. А ему было, что рассказать.

Первый (то есть лучший!) ученик в гимназии, которую окончил с золотой медалью. Потом с отличием — военно-инженерное училище (он называл его «сапёрным училищем»).

Вообще-то сначала он поступал в Горный институт – самый престижный в то время инженерный институт Санкт-Петербурга. Конкурс был 30 человек на место, полторы тысячи претендентов. В сочинении допустил какое-то вольнодумство, не соответствие принятой трактовке. Это его хлебом не корми. Получил за сочинение четыре с половиной и оказался 62-м. А зачислили 46 первых.

Тогда он и решил пойти по стопам своего отца, стать военным инженером. Впрочем, изначально он так и собирался сделать. Но уж очень большой ажиотаж был вокруг Горного института. Все лучшие гимназисты стремились туда, мечтали о нём. Поддался общему порыву.

Окончив училище, служил, строил.

Много в Польше в крепости «Осовец». Германская война (так в России именовалась Первая мировая) — с самого начала и до последнего. Командир отдельной инженерной роты, корпусной инженер. Дослужился до подполковника.

Вступил добровольцем в Красную Армию. Губернский, а вскоре окружной инспектор Всеобуча в чине командира корпуса. Фактически – помощник по всеобучу командующего округом М.Н.Тухачевского. В этом качестве участник Гражданской войны.

С 1918 года параллельно вёл преподавательскую работу, а в 1923-м полностью посвятил себя этой деятельности. На пенсию вышел только в 1959 году, в 79 лет.

Возвращаюсь к тетрадке «Мои воспоминания».

Тоненькая исписанная довольно ровным почерком школьная тетрадь. Воспоминания деда: только раннее детство до 10 лет. Его фантастическая память требовала расписать подробности, которые ему казались очень важными. В свои 82 он вспоминал всё в мельчайших деталях, как будто это случилось только что, и заново переживал…  Увы, эта тетрадка оказалась единственной.

• 

• 

Исписав её, он сказал, что очки, которые носил с молодости, а данный экземпляр последние лет 30, стали слабоваты. Надо бы выписать очки посильнее. Он попросил меня записать его к окулисту, но обязательно в платную поликлинику.

В городе была единственная хозрасчётная поликлиника, где за приём надо платить. Зато не нужно сидеть в очереди, тебе назначают время приёма. Дед считал, что и специалисты там самые лучшие…

Теперь уже я могу сказать, что и сейчас помню это событие 1962 года (мне было 13) в деталях. Я сижу в тёмном коридоре поликлиники у двери окулиста. Дед в назначенное время вошёл в кабинет. Вдруг слышу, как врачиха кричит…

Дед был туговат на ухо и говорить ему нужно было погромче, чем обычно. Эта дурында решила, что надо орать: «Дедушка! Какие вам очки?! У вас глаукома и катаракта! Никакие очки вам не помогут!». Слышу дрожащий от волнения голос деда: «Скажите, а если я проскриплю ещё лет пять, мне можно надеяться…?». И опять противный ор: «Да, на что вам надеяться?! Чуда не случится! Я вам выпишу витаминчики, будете капать, чтобы совсем не ослепнуть».

Открывается дверь, и дед выходит, «ощупывая» пространство перед собой вытянутой рукой, как делают слепые.

Он ничего не видит.

Когда мы вернулись домой, он с трудом мог разбирать только названия газет. Даже заголовки статей, не говоря уж об их тексте, он прочитать не мог.

А ведь перед отъездом в поликлинику по многолетней привычке внимательно изучал утренние газеты, бегло читал статьи и комментировал новости.

Теперь ни читать, ни писать он был не в состоянии. Поэтому воспоминания деда остались незаконченными. Только года через два дед кое-как возобновил переписку с одной из родственниц младшего поколения, без душевного общения с которой не мог обходиться. Сейчас эти несколько писем у меня. Не всё можно разобрать во вкривь и вкось нацарапанных строчках, но основные мысли всё же выудить возможно, если постараться.

Прожил он действительно ещё пять лет. Корю себя за то, что не помог деду продолжить воспоминания. Можно ведь было записывать под диктовку. Он не просил, а я не проявил инициативу.  Да что теперь возьмёшь с того неразумного мальчишки…    

Что мы узнаём из единственной незаконченной главы,

названной «Детство», которой заполнена тетрадь? Опускаем лишние подробности.

— Родился Миша в Петербурге в семье военного инженера генерала Иосифа Михайловича Снитко, происходившего из небогатого рода белорусских помещиков – дворян Минской губернии. Отец женился, когда ему было уже за 50 и был старше жены на 25 лет. Мама Анна Петровна, в девичестве Петрова, русская, из мещан. Затем у них один за другим родились ещё два сына Иосиф и Пётр. Вскоре генерал Снитко вышел в отставку, и они поселились в небольшом родовом имении в Белоруссии.

— Миша до самозабвения любил своих родителей, особенно отца. Все строки, посвящённые отцу, переполнены любви и восторга: «Он был удивительно добрый и весёлый человек… Моя любовь к отцу была безгранична… Я просто замирал от счастья, когда он сажал меня к себе на колени…».

Именно с любовью к отцу и «жгучим желанием сделать ему приятный сюрприз» связана первая личная победа, о которой дед с гордостью и подробно написал.

Отца донимала «какая-то тяжёлая болезнь», и ему уже трудно стало читать газеты, которые приходили нерегулярно, зачастую по несколько штук сразу. А обходиться без газет он не мог. Вот Миша и «решил помогать ему в этом чтении».

Для этого 6-летнему мальчишке нужно было для начала научиться читать. Мама купила ему букварь, разрезную азбуку и несколько детских книжек и сказала: «Учись сам, мне некогда». Буквы он знал. А умение складывать из них слова постигал сам. Целыми днями, отказываясь от прогулок, он ползал по коврику, складывая кубики и составляя слова.

Через две недели (как впоследствии «твёрдо уверяла мама») он предложил отцу:

«Папа, давай я тебе почитаю газету».

Удивлению и восторгу родителей не было границ. Сначала, конечно, это было не уверенно и с ошибками в ударениях, а уже через месяц он так бойко читал, что отец сам просил сына почитать ему газеты. Это стало обычным, любимым и для отца, и для сына делом.

— Тут просто процитирую воспоминания деда : «Мама своего мужа и моего отца очень любила и наделяла его всеми лучшими душевными качествами. Отец, по её словам, был на редкость честным человеком.  Он не брал взяток и не присваивал казённых денег. Сослуживцы называли его «бессребреником». Мама не раз подчёркивала, что отец вышел в отставку, не нажив ни малейшего капитала». Напомню, речь идёт о военном строителе высокого ранга с многолетней выслугой. И тогда, и сейчас «бессребреничество» в этой среде, как минимум, не типично.

«Чувство гордости за моего отца переполняло моё сердце,

и я давал себе слово быть таким же честным, как отец. И теперь с спокойной совестью могу сказать, что ни разу в своей жизни не нарушил этого моего слова», — так завершаются воспоминания деда на тему честности.

Подтверждаю! Ещё баба Соня (Софья Михайловна), ссылаясь на своего мужа полковника А.А.Дьячкова, не раз говорила о воинственной честности деда, о том, что он и сам не воровал, и другим мешал. Не раз его пытались убрать с дороги. Но находились всё-таки и заступники: сам полковник, и кроме него. Не все воровали. Дворяне, как ни как.

Кстати, расшифровывая каракули полуслепого деда в письмах к родственнице от 1965 года, я обнаружил, что существенная их часть посвящена его давней борьбе с казнокрадами и мошенниками в царской армии. Фамилии, номера частей, факты подробно. Он и в 85 лет всё помнил и ещё продолжал воевать с ними. Вот это перец!