РАССКАЗЫ ПРО ВОЙНУ (2)

Я рос в гарнизонах. Мои папа и мама прошли войну. Участниками войны были и отцы всех моих друзей, и все соседи по офицерским общежитиям. К праздникам у нас накрывались длинные столы, за которыми происходили оживлённые разговоры с шутками, песнями. Про войну никогда не вспоминали.

Говорили о чём угодно, только не про войну. Никто не рассказывал о своих военных приключениях и подвигах. Для нас, мальчишек, эти их посиделки быстро утрачивали интерес. Перехватив чего-нибудь вкусненького, мы уходили во двор или в чью-нибудь свободную от взрослых комнату и занимали сами себя, зачастую играя в войну.

Наши представления о войне формировались в основном по фильмам: «Подвиг разведчика», «Звезда», «Без вести пропавший» и другим, выходившим тогда регулярно. Отцы ничего нам не рассказывали, отделываясь от наших расспросов какими-то общими, совсем не интересными словами, а чаще вообще отмахиваясь. Даже из разговоров взрослых между собой ничего про войну не удавалось подслушать.

Помню, идут мужики из бани,

а один очень разговорчивый майор, находясь к тому же в подпитии, стал хвалиться: как они где-то там хитрым маневром отбросили неприятеля. Его перебили и перевели разговор на другие темы. Потом, я слышал, как офицеры говорили:

— Вот, болтун!

— Что ты! Такие балаболы всю войну и сделали.

— Ага, их немцы особенно боялись. Прямо сразу дрейфили.

О том, что фронтовики не любили рассказывать про войну, сто раз уже написано. Это — общее место.

Во-первых. Война – это совершенно особенное состояние и общества, и окружающих людей, и собственной психики. Потери друзей и близких, естественный, заложенный самой природой страх смерти, ходящей всегда рядом. Страх постоянный, давящий… Всё это не понять, не прочувствовать тем, кто этого не пережил. Тем более не понять в мирное время, когда действуют уже совсем другие законы. Тем более — детям.  А если не понять, то и рассказывать незачем.

Во-вторых. У каждого война была своя и грузить других «своей войной» не стоит, хотя бы потому, что и сам отнюдь не мечтал бы узнать подробности об «их войне». Многое больше хотелось забыть, чем вспоминать.

Психологи, наверное, насчитали бы ещё причин, по которым участники войны избегали разговоров про войну даже между собой. Но я не психолог, мне хватит и этих.

Потом, уже демобилизовавшись,

отец, конечно, привлекался для выступлений перед молодёжью с рассказами о войне. Чем меньше оставалось фронтовиков, тем чаще он выступал. Его выступление подредактировали товарищи из лекторского отдела обкома партии.

Посоветовали убрать рассказ об ужасе первой бомбардировки их аэродрома. «Не надо про ужас». О первом убитом им лично немце. Когда отбили атаку, отец подошёл к убитому, о котором точно знал, что это он его застрелил. Мне он рассказывал так: «Лежит, раскинув руки, молодой, красивый, белокурый парень. И хотя я знал, что он шёл убивать меня, никакой радости не испытал». Сказали: «Не надо. Это личные переживания. Побольше героических страниц!». В общем, текст его рассказов про войну был отработан и согласован.

Став взрослым, я по привычке уже и не расспрашивал отца о войне. Но иногда он сам вдруг что-нибудь вспоминал. Чаще это было на рыбалке, когда мы с ним сидели в камье – долблёной лодке, применяемой на псковщине, и по ходу дела говорили о том, о сём.

Вдруг он вставит к месту какую-то необычную, забавную поговорку

или присказку, остановится на секунду… и начнёт:

— Так дружок мой говорил, бывало… Сашка Ильин…. Вот парень был весёлый! Пошутить любил. Мы с ним ещё с Одессы всё время вместе оказывались. Помогали друг другу не раз. Дружили, в общем…. Погиб нелепо в 44-м…

Представляешь, сидим в охранении аэродрома. Окоп такой зигзагообразный, немцами ещё выкопанный. Вот в каждом отсеке человека по три-четыре. Мы с Сашкой в соседних отсеках оказались. Вечер тёплый, тихо. Треплемся. Сашка обязательно что-нибудь вставит, как же. Без него никакое обсуждение не обходилось. Потом сказали: «Всё, мужики, надо поспать хоть немного». Устроились кое-как в своих отсеках, да и заснули.

Рано утром стали просыпаться: солнышко светит, птички поют. Как и не война. Кто-то бриться стал. Опять начали перекрикиваться…. Говорят: «А соседи-то ваши что же, всё дрыхнут? Надо их будить». Посмотрели, а они лежат все трое… с перерезанными горлами.

Прошла через них группа какая-то немецкая. Разведчики, наверное. К нам в тыл шли или обратно возвращались? По следам в окопе не поймёшь. Так ребят спящих и зарезали…. И Сашку моего….  Вот, а возьми они метра два в сторону, через наш отсек могли пойти….

Расскажет отец такую страшную историю

и замолчит надолго, задумается. Видимо, вспоминает Сашку. Вообще — войну, окончившуюся к тому времени уж как тридцать лет. О других своих погибших товарищах он тоже иногда рассказывал так, не специально, если к слову придётся….

А этот рассказ уж не знаю в связи с чем отец вспомнил.

Он вообще не про войну. Уже после войны дело было. Но нет – именно про войну, как раз про войну.

— Были мы в командировке под Москвой. Принимали новые самолёты. Это – осень 45-го. Дело сделали, надо домой возвращаться в Таллин. А мы же – летуны, на поездах не ездили. Стали узнавать: не будет ли попутный самолёт? Выяснили: завтра утром летит. Договорились, пришли. Стоит Ли-2. Знаешь, такой двухмоторный с маленьким задним колёсиком. Его ещё «Дуглас» называли. Делали по американской лицензии.

Ну, мы и ещё несколько человек сели. Дверь закрыли. Лётчики уже моторы запустили. Вдруг, кричат: «Подождите! Вон ещё один бежит!». Смотрим, бежит по полю офицер с чемоданчиком, рукой машет. Открыли дверь. Капитан подбегает, сунулся в дверь: «Вы в Ленинград?». Нет, говорим, мы в Таллин.

А он так бежал, так запыхался! С досады таким сочным матом выругался и резко прочь пошёл. Под крылом прошёл и… смотрим – он уже без головы. Винты-то, когда вертятся, не видать краёв. Вот он под пропеллер-то и угодил. Еще шага два сделал… с чемоданчиком. Потом упал.

Неожиданный трагический финал

этого рассказа произвёл на меня впечатление.

— Па-апа, какой кошмар! Вот вы ужаса-то натерпелись! Никому там плохо не стало?

Отец посмотрел на меня, как на дурачка:

— Да, брось ты! Какой ещё ужас? Такую войну все прошли… Подумаешь, одним капитаном меньше. Даже пошутили: «А капитан-то – скопидомок! Уж и головы нет, а всё чемоданчик не бросает». Вырулили, да и полетели….

Несколько секунд, когда он это говорил, передо мной был не почтенный седовласый учитель, а совсем ещё молодой человек, сидящий в самолёте с такими же, как он, молодыми…, искорёженными войной.